“На берегу озера Мичиган “
Интервью Игоря Михалевича-Каплана с Гари Лайтом, февраль 2013
из цикла интервью  “Американские Истории”. Опубликованы в литжурналах  “Побережье”(Филадельфия) и “Связь Времен”(Сан-Хозе)

 

 

 

 

Игорь Михалевич-Каплан. Гари, Вы много путешествуете, а в недалеком прошлом «всегда» были в пути. Ваши основные стартовые площадки для передвижений – Украина, Россия, Америка, Израиль… Так случилось по жизни или Вы к этому стремились?

Гари Лайт. Игорь, прежде всего, позвольте поздравить Вас, как бессменного капитана «Побережья» с выходом номера, специально посвященного литературоведению, и пожелать Вашему кораблю традиционных «семь футов под килем». Этот корсар, бесконечно дорог всем нам, когда-то, еще в прошлом веке начинавших под его добрыми парусами путь в стихосложение и другие жанры изящной словесности.

Что касается непосредственно Вашего вопроса о перемещениях в пространстве, то нынче это происходит не столь часто, и не в таких масштабах как раньше. Я благодарен судьбе и своей адвокатской профессии за возможность увидеть мир,  побывать и даже пожить в городах, которые вдохновили не одно поколение авторов. Считаю, что нашему поколению «третьей волны эмиграции», которое в Америку из Советского Союза в детстве либо отрочестве привезли родители (за что им низкий поклон, и безмерная благодарность) повезло. Мы многому научились в процессе: вполне естественно существуем в пространстве двух, а порой и более языков, наша шкала ценностей это своеобразный симбиоз того, за что не было стыдно там, например гуманистических идей «шестидесятников», и здешнего прагматизма, свободы, и уважения к личности. Кроме того, в отличии, например от большинства представителей «первой» и «второй» волн эмиграции, те из нас, кто захотел вернуться в страну, или в силу известных исторических событий страны, где мы родились, и почувствовать насколько на самом деле «сладок дым отечества», смогли это сделать. Были определенные надежды в 1990-х того, как там могло бы быть. Увы, на данном этапе, на мой взгляд, эти надежды пока не оправдались. Однако, история становления - процесс эволюционный, обошлось бы без революций… Как заметил однажды замечательный поэт Юрий Левитанский: «Каждый выбирает для себя»… Сейчас намного реже бываю в России. Чуть чаще в Украине. Израиль – это, очень личное, подсознательное. Каждый из, увы, нечастых приездов в эту удивительную страну, с благодарностью чту за откровение.

Игорь М-К. Я с Вами разговаривал где-то в декабре 2012, и Вы мне сказали, что уже в типографии лежит новый поэтический сборник. Как Вы его назвали, и когда это издание появится на «прилавках»?

Гари Лайт. Уже некоторое время, вместе с Мариной Адамович и Рудольфом Фурманом из  нью-йоркского «Нового Журнала» мы занимаемся подготовкой к изданию в рубрике «Литература Зарубежья» моего сборника «Траектории». Я рад, и горжусь тем, что эта книга своеобразного избранного, появится в издательстве с многолетней историей и славными традициями. Работа над книгой практически завершена и к моменту выхода из печати нашего с Вами интервью, «Траектории», полагаю, будут уже свершившимся фактом. 2012 год в этом смысле выдался интересным. Летом, несколько неожиданно для меня, в Киеве небольшим тиражом вышел сборник моих стихов названный в честь известного чикагского погодного явления «Lake Effect». Признаюсь, всё в этой небольшой киевской книге, в ее оформлении, мне весьма и весьма по душе. Мне также бесконечно дорого то, что послесловие там о моих стихах написала Алина Ибрагимовна Литинская – мой дорогой и добрый друг, чей уход остается горькой и невосполнимой потерей.

Игорь М-К. Вас можно назвать певцом поэтического Чикаго. Много стихов посвящены этому городу или, как говорят, во всем чувствуется его воздух. Не уходит ли постепенно Киев, город, где Вы родились, на второй план?

Гари Лайт. Игорь, дорогой, за долгие годы нашего с Вами общения я редко Вам противоречил. Но увольте, «певцом» не был никогда. У моего папы - стопроцентный слух, у мамы – абсолютно нулевой, а я наверно на этой шкале ближе к маме. Хотя признаюсь, мне очень лестно, когда люди, у которых музыкальные способности присутствуют, пишут и поют песни на мои стихи. Я благодарен моим замечательным соавторам – Валере Берману, Лике Могилевской, Андрею Ашу, Тане Меламед, Андрею Грину и другим.

Что касается Чикаго, то я наверно действительно насквозь пропитан столь присущим ему воздухом, и энергией озера-моря Мичигана.  Признаюсь, что несколько раз пытался переехать из этого наверно «самого американского» города в Америке. Не так давно мы с Аней прожили более двух лет в Вашингтоне, но как только получили рабочее приглашение из Чикаго, раздумывали недолго, и с огромным удовольствием вернулись «домой». Никакие столицы, и теплые города у моря не стали столь близкими, как этот небоскребный, средне-западный гигант, порой нелепый в своем желании быть одновременно и Нью-Йорком и Парижем и Гонконгом… Я люблю писать этот город с натуры. Он порой «невыносим» зимой, этими самыми пресловутыми ледяными и беспощадными «эффектами озера», но это закаляет, и оттого еще более дороги в нем весна, лето и осень, мягкие, светлые, и так похожие… на эти времена года в Киеве.

Мой Киев, ни на какой другой план никогда не уйдет. Всегда останется на своем, единственном. Дальше это наверно уже метафизика – что мол, Киев уже совсем не тот Город, в который, даже уехав в Москву, всю жизнь был влюблен, и который увековечил Михаил Афанасьевич Булгаков, который так любил Виктор Некрасов, или из которого в 1970-х увозили нас. Я искренне верю в то, что Киев можно взять с собой в душе, именно тот «свой» Киев. Это сделала, например Алина Литинская. В ее небольшой, уютной квартире на берегу Мичигана, Киеву жилось замечательно. Я это точно знаю… Конечно, иногда нам удается, ненадолго: приземлившись в Борисполе, пролететь по мосту Патона, реально спуститься к Днепру по Андреевскому спуску, как в старые добрые времена поболеть на «Центральном-Республиканском-Олимпийском», от души за «Динамо», присесть на время на скамеечку в Ботаническом и вновь увидеть как в первый раз, навсегда отпечатавшиеся в сетчатке глаз сине-звездный купол Выдубецкого монастыря. Скорбеть, умирать, а затем долго и мучительно находить себя в живых в Бабьем Яре… Киев нашей памяти никогда и никуда не уйдет. Очень киевский, а теперь уже и пронзительно иерусалимский поэт Дмитрий Кимельфельд написал: «Киевлян не бывает бывших…» Я с ним целиком и полностью согласен.

Игорь М-К. В каждом городе свои литературные тусовки. Какие дружбы состоялись в Чикаго и что для Вас дорого?

Гари Лайт. Наш город полон литературных традиций. Здесь еще Теодор Драйзер и Сол Бэллоу творили, и город увековечивали. С тех пор эти традиции продолжаются и не только на американском английском. Например мои знакомые из местной польской диаспоры уверены, что следующий Станислав Лем сейчас пробует свое перо именно здесь. В то же время, еще только-только залечив моральные и физические раны страшной балканской войны 90-х, бывшие жители Загреба, Белграда, Сараево и окрестностей полагают, что и приемник Милорада Павича собирает материал, вдыхая воздух Мичигана на набережных Линкольн парка. А из наших (уж позвольте мне не делить тех кто пишет на русском по географическим реалиям возникшим в результате развала империи) – в Чикаго живут и участвуют в литературном процессе полагаю теперь уже всемирно известный Ефим Петрович Чеповецкий; писатель, критик и литературовед Евсей Цейтлин; поэт, ученик Арсения Тарковского профессор из моей альма-матер, Нортвестернского университета – Илья Кутик; здесь до отъезда во Флориду жил и писал Лев Ленчик. Не могу не упомянуть  своих безвременно ушедших друзей поэтов – Валерия Скорова и Алину Литинскую. Когда я вернулся в Чикаго после почти трехлетнего отсутствия в Вашингтоне, то с радостью познакомился с новыми для себя авторами, среди которых автор замечательной прозы – Семен Каминский. Из молодого поколения хотелось бы отметить Лику Могилевскую – она, на мой взгляд - феномен сравни Саше Стесину – приехала из Киева, когда ей было десять, пишет очень хорошие стихи по-русски. Надеюсь, что в ее судьбе будет свой литературный Байконур, такой, каким для меня, Стесина и многих других стал филадельфийский ежегодник «Побережье». Хочу надеяться, на то, что быть может именно «Побережье» им и станет. Осознаю, что упомянул, наверное, далеко не всех авторов с кем мне довелось познакомиться в Чикаго за эти годы, осознавая ограничения журнальной статьи.

Я рад нашей дружбе с Евсеем Цейтлиным. Мы познакомились с ним, когда готовили в Чикаго вечер памяти Александра Алона еще в начале 2000-х. С тех пор у нас с ним возникло много литературных общих знаменателей. Недавно в Чикаго прошел творческий вечер Евсея, который, стал серьезным событием в русскоязычной общине города.

Мне дорого, то, что с того времени как начале 80-х Чикаго стал моим городом, я был свидетелем того, как этот город все больше, все увереннее, и главное все талантливее говорит, в том числе и по-русски.

Игорь М-К. Когда и где Вам лучше всего пишется: в самолете, поезде, в машине? Вечером, утром, ночью или в выходные дни?

Гари Лайт. Наверное, лучше всего пишется, когда действительно пишется. Прав был Булат Шалвович Окуджава: «Каждый пишет, как он слышит…» Ведь это действительно диктант, который нужно уметь и услышать и записать. Нельзя этим пренебрегать, несмотря ни на какую занятость. Ведь может и прекратиться диктант этот. Нужно находить время, в любое время суток, в самолете, так в самолете, что ж поделаешь.

Игорь М-К. К какому литературному направлению или школе Вы бы сами себя определили. Какие поэты Вам близки по технике и «по духу»?

Гари Лайт. Когда-то, относительно давно - в конце прошлого века один мудрый, поэт, писатель и в совокупности издатель, заметил в канун выхода моей первой книги стихов в Америке: «Гари Лайт… не принадлежит к определенной поэтической школе, пытаясь отыскать свой собственный путь»… Я не стал спорить с ним тогда, и тем более не стал бы делать этого сейчас. Такие вещи всегда виднее со стороны. Мне сложно определить свое «литературное направление», даже сейчас накануне выхода седьмого сборника. Более того, продолжаю искренне верить в то, что обучение стихосложению продолжается всю творческую жизнь автора. Начинается оно конечно же с Михаила Юрьевича и Александра Сергеевича. Полагаю, что этого никто не станет отрицать. Не буду оригинален, сказав, что мне бесконечно дорого и даже необходимо все богатое наследие Серебряного Века. Если выделить самое близкое – это Пастернак, Цветаева, Мандельштам, Анна Андреевна. Мне нравится честность и прямота, и в то же время необыкновенный гуманизм Давида Самойлова, Александра Межирова, и Юрия Левитанского. Мне очень близки «шестидесятники». Судьба подарила мне возможность общения и совместных чтений с Генрихом Сапгиром и Андреем Вознесенским. Это отдельный, ни с чем не сравнимый, бесценный литературный опыт. Не стану скрывать, и опять же не буду в этом оригинален – продолжаю зачитываться Иосифом Бродским, вновь и вновь  делая для себя открытия в творчестве этого определяющего вторую половину двадцатого века поэта. Хочу отдельно сказать о «поющих поэтах» - Владимир Высоцкий. Александр Галич, Булат Окуджава, Александр Дольский, Вадим Егоров, Вероника Долина, Леонард Коэн… Их присутствие в моей стихотворной шкале ценностей - несомненно. Мне интересны поэты современной «нью-йоркской ноты»: всегда рад новым стихам Андрея Грицмана и Бахыта Кенжеева. Кроме того, внимательно слежу и рад успехам тех поэтов, с которыми вместе начинал печататься и участвовать в литературных мероприятиях: Марина Гарбер, Александр Стесин, Григорий Стариковский, Михаил Мазель – все они безусловно состоялись, и уже вошли в глобальную литературу на русском языке.

Игорь М-К. Сейчас много идет разговоров о «едином поле русской культуры» в какой-то мере за счет особенностей зарубежной литературы и ее специфики. Как Вы к этому относитесь, будучи выходцем Ближнего Зарубежья, то есть с Украины?

Гари Лайт. Я не устаю повторять, то, что мы уже живем в будущем. В последние несколько лет наше мировоззрение и даже быт как-то почти незаметно перешагнули даже самые смелые прогнозы фантастов прошлого века, и тенденция эта будет лишь ускоряться. Именно поэтому, нужны какие-то свежие взгляды, выходящие за рамки привычных стереотипов. Наверное, есть смысл рассуждать не столько о «едином поле русской культуры» как о едином поле глобальной культуры, весомой частью которой безусловно является русскоязычная культура, география которой в нынешних реалиях включает в себя Париж, Москву, Киев, Тель-Авив и любые другие большие и маленькие города и веси, где говорят, пишут и думают по-русски.

Игорь М-К. И традиционный вопрос, который я обычно задаю, – какие творческие планы на будущее?

Гари Лайт. Сейчас выходят «Траектории». Не хочу забегать вперед. Надеюсь на то, что продолжатся вышеозначенные диктанты, и быть может они возникнут в несколько иной литературной форме.

Игорь М-К. Прочитайте, пожалуйста, Ваше любимое стихотворение, на память о нашем интервью.

Гари Лайт. Игорь, Вы и как известный поэт и как многолетний редактор, ведь согласитесь, что это не просто: так много дорогих мне стихов у столь почитаемых мной авторов, но если нужно выбрать одно стихотворение, то пусть это будет стихотворение писавшего по-русски израильского поэта Александра Алона «Исход», которое потрясло меня в шестнадцать лет, и которое продолжает быть важным и определяющим сегодня:

 

Как тогда говорилось, навстречу невзгодам,

Где цикадам до наших запойных трескот

Мы всерьез это все называли исходом,

Нам и вправду казалось, что это исход...

 

Пусть, наверно, не лучший исход из возможных,

Но и он, безусловно, еще прогремит

Мы видали, как он начинался в таможнях

С пирамид багажа, вроде тех пирамид.

 

Но такие слова много весят и значат

И исходом для нас восемнадцати лет

Был наш пройденный путь, что единожды начат,

Будет длиться всегда, и конца ему нет.

 

Ибо сколько бы наша дорога не длилась

Потеряв километрам и времени счет

К этой самой земле даже очень приблизясь,

Понимаешь, что можешь быть ближе еще.

 

И когда накренились проходы и кресла

Море вдруг обмелело, и гомон умолк,

Эта близость рождалась, и зрела, и крепла,

И росла, собираясь у горла в комок.

 

И к земле и на землю спускаясь по сходням

Ты как будто ослаб, и ослеп, и оглох -

Это было исходом, великим исходом,

Это было исходом, не быть не могло.

 

… И тогда, на захлебе их первой атаки,

На исходе кромешного Судного дня

Ты лежал и смотрел на горящие танки,

На горячее небо, на реки огня.

 

Мы порой доверяли простому везенью,

Этот шанс напоследок, что вдруг повезет

Ты лежал и вдыхал раскаленную землю,

Эту горькую землю Голанских высот.

 

Эту горькую землю в прогалинах сирых

В кучах стреляных гильз и в обломках камней -

Эту землю, что раньше представить не в силах,

Ты не знал, что теперь не расстанешься с ней.

 

Вот на этом холме, под разорванной елью

На скрещенье дорог, в этот час, в этот бой

Ты едва понимал, что становишься ею

И она в этот час становилась тобой.

 

Это было бесхитростным, было исконным,

И до мозга костей, и до корня волос,

Это было исходом, великим исходом,

Так бывало всегда, так навек повелось.

 

И не быть по-другому: ни ада, ни рая

Мы не ждем и на грани отпущенных лет

Мы становимся этой землей, умирая, -

Это длится исход, и конца ему нет.

 

Игорь М-К. – А если, что-либо из стихов, которые написали Вы?

Гари Лайт. За столько лет регулярных публикаций в «Побережье», в «Новом Журнале» в другой литературной периодике по обе стороны океана, не говоря уже о вышедших книгах, немалое количество моих текстов присутствует в Интернете. Мне сложно выбрать что-нибудь навскидку. Если у кого-либо из Ваших читателей после прочтения данного интервью возникнет желания прочесть мои стихи, у них не будет сложностей их обнаружить в Сети.