Михаил Мазель

Необратимый процесс возвращения…

Предисловие к книге «Траектории возвращений»

​

​

Звук происходит от того,

что тишина всегда печальна,

и потому в закате дальнем –

союз из музыки и слов…

 

I

 

     Хотим мы этого или не хотим, но, если отбросить частности и обобщения, мы делим мир на чёрное и белое. Мы можем отнекиваться, создавать теории, рассказывать о наших широких и глубоких взглядах на мироустройство, но, если потом кто-то, включая нас самих, сдёрнет с теорий одежду слов и эмоций, увиденным останется это самое чёрное и белое – как его ни называй.

     Но тогда откуда берётся трёхмерность, а порою и четырёх- и более мерность наших восприятий пространства? Скорее всего, из сиюминутных эмоций, багажа знаний и впечатлений, из желаний и помыслов, разочарований и нежелания смириться с ними. Из опыта или даже из отсутствия такового.

     Мы смотрим на окружающий мир, и всякий раз в нашем сознании мелькают фейерверками сонмы разнообразных «понятий». Траектория: рождение и смерть. Переживания: хорошо и плохо. Слышатся смех и плач. Возникают переливающиеся всевозможными цветами и их оттенками миражи. Переключаются каналы теле- и радиостанций от новостных и деловых до музыкальных. Слышна пугающая информация о катаклизмах природных и рукотворных, новости спорта и культуры, воспоминания, инсценировки, спектакли и музыка…

     Музыка.

     Все люди слушают музыку. Разные люди – по-разному. Прослушивание музыки – тоже искажение вечной дилеммы «да» и «нет»: слушать музыку с закрытыми глазами или наблюдать за движением рук и выражением лица исполнителя, за зрительным залом, за окружающим миром вокруг исполнителя и зрителя.

     Размышления об абсолютности и относительности «да» и «нет» (чёрного и белого) – если не притормозить – приводят к каверзному, гамлетовскому если хотите, вопросу: смириться или продолжить? Что продолжить? Что хотите: делать, думать, чувствовать, ждать, искать, страдать, не соглашаться, соглашаться… Продолжить… Чертить. Оставлять след… Двигаться…

     «Движенье – жизнь»… Не будем об Аристотеле. Вернёмся к музыке и к тому, как её слушают. Тот, кто слушает музыку, закрыв глаза, считает, что музыка существует сама по себе, как проявление торжества человеческого гения в форме звука. Звук существует сам по себе, и истинное наслаждение заключено лишь в его чистоте и надрыве.

     Тот, кто наблюдает, верит, что гений сокрыт именно в том, что звук неотрывен от всего сущего, от траекторий (которые мы уже упоминали), от момента «здесь и сейчас», от сиюминутной твоей радости и боли и от всего того же, происходившего в момент сочинения с композитором, происходившего с его страной, его временем, эпохой…

 

…Коснулись эпохи, успев в ней родиться,

а всё остальное – по строкам и струнам…

 

(Мы ещё вернёмся к этим строкам. А пока продолжим разговор о музыке. О привычке-манере её слушать.)

     Одно другому не мешает. Никто не принуждает нас выбирать, ка́к слушать. И мы слушаем. По-всякому. По наитию. Главное ведь – услышать. Иногда наслаждаясь чистым звуком, существующим вне всего, а иногда – отчётливо видя годы и судьбы.

Собственно, при чём тут музыка? Всё очень просто: на примере музыки легче объяснить процессы гармонии в пространстве и времени. Слушая музыку, легче осмыслить многое. Легче осмыслить и «неисповедимые траектории». Их предопределённость. Их сущность и насущность. Осмыслить законы передвижения.

«Движенье – жизнь».

     Чёрное и белое – полюса, создающие поле. Движение частиц происходит внутри поля. Между прошлым и будущим. Между добром и злом. Между хорошо или плохо. Между хочу и надо. Между горячо – холодно. Между люблю – не люблю. Между «с закрытыми глазами» и «пристальным взглядом». Между «уходя – уходи» и вечным возвращением…

     Почему перечень оборвался многоточием?

     Потому что мы произнесли слово, ради которого и пишутся эти строки. Потому что мы подобрались к посылу, отражающему суть поэтического творчества автора этой книги, конституции траекторий поэта Гари Лайта.

Гари, как когда-то было точно замечено в одной из рецензий на его прежнюю книгу, резонирует на боль.

     Отчего же у него такая реакция на боль? Что не даёт ему успокоиться, раствориться в музыке в концертном зале посреди любимого Города и наслаждаться этой самой музыкой с закрытыми глазами. Что заставляет, вслушиваясь, всматриваться, удерживать траектории движений: от собственных до разбегающихся из глубины своего исторического знания, включающего движения стран и людей, живущих в этих странах, движения эпох, движения времён, движения галактик, вдруг уместившихся в одной единственной капле – снежинке ли, дождинке ли, слезинке ли… Траектория движения слезинки по щеке.

     «Движенье – жизнь». В путь… следуя своим траекториям, предначертанным или выбранным. По-всякому. Каким путём? Да своим же, в конце концов! Своим путём. Путём встреч и разлук. Как? Уходя и возвращаясь.

     Кто-то уходит, сжигая мосты. Кто-то, повторяя про себя «уходя – уходи», мосты не сжигает, пусть и вливается в свою траекторию, не оглядываясь назад. Лирический герой Гари реагирует на боль оттого, что начинает возвращаться, ещё не осознав необходимость или предопределённость нового расставания. Часто ему удаётся прокладывать новые маршруты по старым местам, но тогда ему больно оттого, что в старых местах невозможны встречи с теми, кто жил там раньше. Потому что они, старые места, изменились. Много или мало, но изменились. «Движенье – жизнь».

Банальные истины? Пусть так. Каждый мыслящий и чувствующий подвержен подобным «банальным» чувствам. Каждый. Но не каждый способен выразить их так пронзительно и при этом тихо, можно сказать – шёпотом, полутонами, ненавязчиво, не раня, но заставляя открывать глаза, слушая музыку, и улыбаться, не задумываясь о том, вернулись ли к нам надежды, пусть мизерные, или просто от промелькнувших воспоминаний об иных… музах, возлюбленных, миражах, мирах…

     …Улыбаться возвращениям. Сквозь непроходящую боль. Сквозь радости, свойственные большим художникам «несмотря ни на что».

     «Движенье – жизнь», а возвращения – вехи этой жизни. Полустанки, трактиры, станции следования и назначения, прошлое и настоящее, полюса пространства, породившее нас и порождённое нами.

     Но ведь «не возвращаясь» тоже можно двигаться? Невозвращение не есть отречение, забвение, забывание, обрывание. Возвращение не есть движение по кругу или спирали. Невозвращающиеся и незабывающие – несут своё знание в неизвестность. Им дано увидеть больше и поделиться своим опытом с большим количеством новых попутчиков. Возвращающиеся – имеют шанс сравнивать и делать выводы. Имеют шанс проследить и, может быть, даже изменить.

     Выбор «чёрное» или «белое» невозможен. Выбор «уходя – уходить» или «возвращаться» – возможен, и в нём нет резко очерченных траекторий «хорошо» или «плохо». Лирический герой Лайта выбирает возвращения. Он рассказывает нам и об этом выборе, и о том, что подмечает, слушая музыку с открытыми глазами, и о том, что помнит, слушая её же с закрытыми… Он фиксирует траектории своих возвращений, давая нам шанс сравнивать, задумываться, искать. Он делится с нами своими находками и разочарованиями, и мы, проникшись, погружаемся в свои.

 

II

 

Пора переходить от общего к частному. Конкретизировать. Детализировать. Если мы уже раскрыли глаза, слушая музыку… Ведь не стоит забывать, что речь идёт о траекториях и возвращениях. О траекториях и возвращениях лирического героя Лайта. О траекториях и возвращениях самого автора.

     Следует заметить очевидное: мы здесь отмечаем лишь отдельные штрихи вселенной, созданной этим поэтом. Отдельные… Несколько штрихов, замеченных в пути, лишь пара-тройка нитей из клубков сплетённых траекторий.

     Если попытаться сказать о поэзии Гари Лайта максимально сконцентрировано и не растекаясь словами по бумаге, то его поэзия – это океан. Читаем строки и видим волны. Зеленоватые, светящиеся изнутри, размеренно раскачивающиеся, исщерблённые белыми прожилками взлётов, падений и пены. Но эта пена ни в коем случае не свидетельство напускного. Эти белые линии напоминают траектории.

     Океан. Большая вода. Символ устремлений. Символ порывов. Символ глубины. Символ тревог. Символ больших расстояний. Символ разлук и возвращений.

 

Я с детства склонен к перемене мест,

Я путаю прощанья и прощенья,

Мне дорог в путешествии отъезд,

Всегда с трудом даётся возвращенье,

В том нет моей вины – таков мой крест.

Всю жизнь менять своё расположенье,

Прощать, прощаться, снова быть в движенье…

 

     Эти строки Андрея Макаревича как нельзя кстати подходят в качестве эпиграфа и к поэзии Гари Лайта, и ко всему тому, что происходило и происходит в его жизни. Уехав в двенадцать лет из родного Киева, он всю жизнь в пути. В силу выбранной адвокатской профессии он постоянно меняет дислокацию. Порой просто на несколько дней, а иногда сравнительно надолго. Но он всегда возвращается. Он не забывает ставшие родными места, и если судьба даёт ему шанс проложить траектории через них – он вернётся. И неважно как: короткая или длительная командировка или, наоборот, вырвавшись из круговерти своего расписанного надолго вперёд рабочего графика, он может хоть на день или два прилететь к друзьям, вернувшись в любой из городов, отмеченных его любовью.

     «Возвращения». Нет ничего случайного. Не случаен «океан». Не случайны «траектории». В его строках зачастую присутствует большая вода. И не только в словах. Вся его жизнь происходит на берегу большой воды. В Киеве – на берегу Днепра, в Чикаго – на берегу большого озера Мичиган. А в Майами и вовсе в притяжении Атлантического океана.

 

…Только морем сюда,

даже если открыты иные пути,

только морем…

 

…Есть в шуршанье отката волны

вздох и возглас великой стихии…

 

     Умение возвращаться. Если забыть о первой, вводной части этого вступительного слова, можно сказать, что это просто счастливое стечение обстоятельств, приводящее человека в места, в которых он бывал неоднократно. С этим не поспоришь. Но это, вне всякого сомнения, и умение хранить в себе своё прошлое, свои вехи, свои траектории.

     Помните, вначале мы вели речь о том, что пространство ставит нас перед выбором. Отбросим все возможные вопросительные «пары». Оставим одну. «Уходя – уходить» или всегда «возвращаться»?

     Гари Лайт никогда не упустит возможности вернуться и объясниться в любви: и городу детства Киеву, и городу-перекрёстку его судьбы Ладисполи, и Чикаго – городу у озера, ставшему родным, и вечным городам Риму и Иерусалиму, и парадоксальному заоблачному Нью-Йорку с пасторальным Центральным парком, и такой разной Москве… У тех, кто умеет чертить траектории и возвращаться, очень много ставших родными городов и просто остановок. Но город… Город… в котором возможны чудеса – цель его строк.

 

…город детства – какими судьбами

я твоей мостовою плыву…

Сколько раз, уходя навсегда,

я во снах предвкушал возвращенья…

 

…в проулки память исчезает,

и значит – этот город был…

 

…давай вернёмся в Ладисполи,

чтобы вновь обрести себя…

 

И снова – возвращение большой воды:

 

В другую сторону от окна,

из-под горизонта – идёт волна…

Сомненья извечно ведут в тупик,

любовь чревата срывом на крик,

эхо которого столько лет

словно признание или обет…

 

     Стихи Гари Лайта исщерблены не только прожилками пены, не только венами на штукатурке видавших виды и века стен домов, не только трещинками на мостовых. Стихи Лайта невероятно густые. Они текут, как мёд. Насыщенный, концентрированный мёд, в котором трудно различить разность сладости и горечи. Они гулки, как залы соборов, ожидающие звуки органа. Они шелестят, как листва или снег, готовящийся к полёту в вечность, с задержкой у открытого окна во двор, для того чтобы и мы успели заметить, понять и запомнить.

     Его стихи – это всегда память. Человеческая память. Память мест. Память чувств. Память боли.

     (Мы опять и опять возвращаемся к двум вариантам прослушивания музыки, о которых говорили вначале.)

 

     Память…

 

     «Пепел Клааса стучит в моём сердце…»

 

     Эта фраза из знаменитого романа о Тиле Уленшпигеле, носившем пепел сожжённого инквизицией отца в мешочке на шее под сердцем, очень хорошо описывает ощущение от стихотворений Гари, посвящённых темам Холокоста и войны. Любой войны. Хоть немного зная историю, хоть немного помня о прошлом, невозможно уйти от этой темы. А не уходя, невозможно не пропускать горечь и боль через себя. Часто повторяя про себя эту фразу, мы содрогаемся и от призрака труб, находившихся за воротами с надписью «каждому своё» и «труд облагораживает», и от мысленных отсветов костров инквизиции. Читая гражданские стихи Лайта, впустив их в себя, проникшись, даже не зная, сколько времени и как они создавались, вы ощутите, что ваша боль созвучна той, что сочится из его строк. Понятно, что настоящее – всегда через боль. Стихи Гари – обжигают своей настоящестью. Обжигают, но похоже, что вместе с тем и обладают целительными свойствами.

 

…фантомный – пулевых отверстий жар…

 

…с особым стержнем, ощущения надрыва…

 

     И при этом ему кажется, что можно было лучше, честнее, страшнее, правдивее.

 

…Или вот – обнажённой и грустной приходит вина…

 

…да пребудет в них мудрость,

и пусть они будут нежны…

А имеющий уши, пожалуй, всё верно услышит…

 

     Нет сомнения – услышит. Не может не услышать. Когда пепел Клааса стучит в каждой строке, в каждом слове, в каждом звуке – он не может не попасть в сердце. Его нельзя не услышать.

 

…создаваемый образ должен быть настоящим…

 

…как никогда осознаются звуки,

единственным регламентом которых –

быть просто с человеческим лицом…

 

     Известная дилемма: совмещения добродетели и злодейства, совпадение и несовпадения таланта и личности.

     Гари всем своим творчеством, своими поступками, своим отношением к происходящему вокруг – своим отношением к окружающим людям, к друзьям – доказывает: талант и человечность совместимы. Его трепетное отношение к людям, друзьям видны хотя бы из обилия посвящений. А те, кто побывал на его выступлениях или посмотрел-послушал их в записи, воочию убедятся в его доброте, широте его души, теплоте его сердца.

     При всём этом Гари свойственно постоянно сомневаться в правильности выбранных траекторий. Но творческие сомнения – не слабость. Они – залог высочайшего качества конечного продукта. Органичного продукта.

     Стихотворения Лайта при внешней красочности много глубже первого впечатления. Они очень зависят от звука. Именно звука. Звук – не музыка. Музыка – частное проявления звука. Наконец нарочито пространные рассуждения начала этого очерка становятся понятными. Траектория идей и мыслей этой заметки приближается к завершению и к началу траектории путешествия сквозь «Траектории Возвращений» Гари Лайта. Но мы о звуке… О звуке стихотворений Гари Лайта.

     Стихи Лайта нужно уметь слушать и слышать. И даже когда услышишь, будь то в авторском исполнении или в виде замечательных песен, написанных и исполненных музыкальными соавторами Гари, всё равно создаётся ощущение, что ты услышал далеко не всё. Мало знать «траектории» и «возвращения автора», мало знать географию дорогих ему городов, мало знать, как «пепел Клааса стучит в его сердце», мало пропустить всё через себя. Проникновение в стихи Гари Лайта сродни археологическим раскопкам. Снимаешь один культурный слой за другим и понимаешь, что ты лишь приоткрыл завесу. Неведомое много глубже. Но в тот момент, когда мы уже уверимся, что добрались до сути, вдруг включается подспудная аудиокассета и начинает звучать музыка: Иоганн Себастьян Бах, Фредерик Шопен, Владимир Высоцкий, Александр Галич, Александр Дольский, Андрей Макаревич, Леонард Коэн или кто-то из соавторов Гари. И становится отрадно от того, что появляется шанс продолжить раскопки.

 

…Звук происходит от того,

что тишина крошится мелом…

 

…Возвращайся и помни, что здесь

то, что впору назвать откровеньем,

и пребудет с тобою всегда…

 

     Откровение – правильное слово. Откровенность и откровение.

     И всё же. Что мы найдём там, внутри руин, или, наоборот, – не руин, а замков. Мы найдём и пепел, и боль, и любовь, и трепет, и города, и траектории, и дороги, и возвращения. Возможно, наши траектории пересекутся. Возможно, мы встретим учителей и благодарно поклонимся их творчеству. Мы встретим настоящее чувство: негромкое, но реальное, как взгляд любимых и любящих женских глаз, и, конечно же, мы встретим Океан (который может быть и рекой, и озером, но всё равно остаётся Океаном).

 

…Океан не панацея,

не живительная влага,

а скорее обладатель

непростительных ошибок

тех, кто был самоуверен…

 

     Что же мы отыщем в книге «Траектории Возвращений» – каждый для себя? В ней лирический герой автора и сам автор в постоянном, непрекращающемся поиске. Он, похоже, даже находя, продолжает искать нечто большее. Значения годами и десятилетиями волновавших тем (или, наоборот, вторя Владимиру Семёновичу Высоцкому, «вопросы на каверзные ответы»). А если не вопросы или ответы – то просто вдохновение. Умение дарить вдохновение – признак высочайшего мастерства. Особый талант. Талант не просто художника, не просто мастера, а, быть может, в чём-то даже – светлого волшебника.

 

…и, оставшись собой, убедимся,

что в нас доброты не убудет…

 

…И верить, невзирая на соблазн неверия…

 

…но идут корабли в горизонты, видавшие виды…

 

     Да. Идут корабли. Большие океанские лайнеры. Они, проплывая мимо нас, стоящих на берегу или плывущих навстречу на своих паромах и лодках, издают долгие, протяжные гудки, и приходит осознание.

 

…Случились времена…

 

…непривычны – озноб и щемящее чувство вины…

 

…в затяжные дожди согревая любовью меня…

 

     Непривычны? Ещё как привычны. И эта привычка – и следствие, и причина, и доказательство глубины, чистоты, доброты, мудрости высочайшего качества конечного продукта – поэзии.

 

 

…окрылённый стихами и склонностью к метаморфозам,

я люблю это время, когда затяжные дожди…

 

…память лепит иной снегопад…

 

…в зимнем воздухе эхо застынет…

 

     Эхо? Пожалуй, да. Эхо. Каждый из нас – читателей – услышит в стихотворениях Гари Лайта свои времена. Каждый услышит своего Баха, своего Галича, своего Высоцкого, своего Коэна. Услышит и увидит свои дожди и свои снегопады. Почувствует свою боль и свою любовь.

     Каждый захочет вспомнить и помечтать. Каждый вспомнит свою эпоху и попытается открыть свой мир. Открыть или сперва решиться отправиться на его – этого самого мира – поиски.

 

…Коснулись эпохи, успев в ней родиться,

а всё остальное – по строкам и струнам,

когда вдохновенье читалось по лицам,

а вовсе не по ладоням и рунам.

 

     Вот мы и вернулись, как и собирались вначале, к строкам об эпохе. К строкам, с одной стороны, по-своему, по-лайтовски подтверждающим гипотезу о том, что «мы родом из детства», строкам, ищущим корни, собственно строкам-корням. А с другой стороны, как это часто бывает в истинной поэзии, – призывающим к движению. «Движенье – жизнь». Значит – надо искать. Искать. Открывать глубины. Следовать «траекториям», в том числе и траекториям Лайта, но, прежде всего, конечно же, своим собственным. Следовать. Верить и искать. Находить и возвращаться.

 

…в лучший из миров,

обретённый, склеенный

из забытых слов…

 

…необходимость во избежание чар и кар…

 

…Вот оно, откровенье…

 

…я – вечный должник в этом благоволенье…

 

…в проулки память исчезает,

и значит – этот город был…

 

     Мы вернулись? Мы вернулись к Городу. Городу детства. Городу-первоисточнику.

 

Потому как благодарность

пусть зачтётся персонажу,

её в чём-то совершенство,

где-то каверзность и поза…

…но уже в иной эпохе,

недоступной для прочтенья.

 

     Недоступной ли? На этот вопрос мы должны ответить сами. Поэзия Гари Лайта поможет нам в поисках, потому что в ней есть и чувственность, и глубина, и честность, и мудрость, и нежность, и красота, и любовь. Перечень желаемых и ожидаемых открытий не оборвался, просто звук на миг затих, и взгляд открытых глаз охватил новые открывшиеся траектории. Наши собственные и прочитанные в этой книге траектории Гари. Он ведёт нас за собой в миры замечательных стихотворений. Мы охотно следуем этим траекториям, потому что строки Лайта – настоящая поэзия, а в настоящей поэзии есть всё. Осталось сделать шаг. «Движенье – жизнь», траектории ведут туда, где «океан угадывает небо».

     Мы оговорили изначально, что вовсе и не пытались охватить все ипостаси стихосложения Гари Лайта. Мы лишь пытались проследить отдельные нити отдельных путеводных клубков. Уйти и вернуться из города в город и обнаружить, помимо красоты строк, и то, что возращение порой становится побегом, а побег – возвращением.

 

…вне рифм, размеров,

слов и многоточий,

что нас сюда зачем-то занесло,

хотя побег незримо напророчен…

 

Нью-Йорк

Март 2017 года

​

​

​